Театральный вечер, озаглавленный “ШУТКИ АНТОШИ ЧЕХОНТЕ”, был показан трижды нынешним летом 2010 года в Бостоне и каждый раз сопровождался аншлагом. Игорь Голяк- актер, выпускник московского училища имени Щукина, закончивший также аспирантуру в ГИТИСЕ по режиссуре под руководством С. Женовача, выступил прежде всего как режиссер, обратившийся к ранним произведениям великого писателя, подписанным еще его шутливым псевдонимом. Содержание составили два рассказа: “Размазня”, “Злоумышленник” и одноактная пьеса “Медведь”.
В труппу студии “Арлекин” вошли в качестве “ядра” сам Игорь Голяк, Алана Кумалагова, также выпусница училища имени Щукина(жена и сподвижница) и одаренные актеры-любители. Энтузиасты театра свой спектакль предназначили и для русскоязычной, и для американской аудитории, расставив своеобразные сигнальные флажки в виде отдельных реплик на английском и изданной на двух языках програмках с подробным содержанием по-английски. Пожалуй, это и было своего рода приветствием для всех желающих: WELCOME!
WELCOME для всех, кого объединяет любовь к театру, к русской культуре, к тонкостям юмора, лежащего не на поверхности, к глубине чувств, которые подчас прячут. Это была театральная акция, адресованная не только нам – зкому кругу соотечественников, но и тем, среди кого мы живем в эмиграции. И американцы воспринимали происходящее на сцене очень чутко. А сама постановка была признана лучшим спектаклем Массачуссетского театрального фестиваля и получила специальную награду (special award) за смелость риска (risk taking). Специальные номинации отметили лучшего исполнителя мужской роли Геннадия Раввина (Григорий Смирнов в “Медведе”), лучшую исполнительницу женской роли Алану Кумалагову (Елена Попова в “Медведе”), лучшего режиссера и по совместительству лучшего исполнителя роли второго плана Игоря Голяка (от автора).
КРАТКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
Поэтика великого драматурга была открыта, оценена и передана сценически впервые К.С.Станиславским и В.И. Немировичем-Данченко в начале их деятельности, в период расцвета Московского Художественного Общедоступного Театра при постановках пьес “Чайка”(1898), “Дядя Ваня”(1899), “Три сестры”(1901),”Вишневый сад”(1904).
В 70-80-е годы 20-го века выдающиеся режиссеры советского времени: Г.Товстоногов, А.Эфрос, Ю. Любимов, О. Ефремов в своих постановках пьес Чехова открывали глубинные пласты, неожиданные смыслы, поворачивающиеся новыми гранями. Метафоры мизансцен, химеры упований, безжалостные развенчивания, боль утрат обретали пронзительную силу. И затем вдруг на гастролях в Москве уже в 90-е годы дыхание далекого давнего МХТ по какой-то неведомой причине ощущалось в постановках Питера Штайна, словно дух первооткрывателей Чехова возродился на чужой земле и чужом языке…
В 21-ом веке режиссерский театр продолжает осуществлять поиск в раскрытии драматургии Чехова…
К Чехову обращаться можно, только собрав немалое мужество… Мировой театр накопил уникальный опыт постановок его пьес. Да и некуда ускользнуть от иронического взгляда писателя из-под пенсне на всем известном портрете…
Игорь Голяк выбрал раннее творчество Чехова, на первый взгляд, вполне безобидное, однако из него выросла большая драматургия. Режиссируя, он не “строит” свое прочтение на широко применяемых ныне гротеске и эпатаже, но вдумчиво углубляется в текст, в слово, в фразу и стремится выявить суть.
Он рассматривает персонажей, выведенных великим автором не в русле эстетических взглядов экспериментаторов, а в свете внимания к людям наивным и бесхитростным, большей частью зависимым от других, составляющим пласт, называемый чеховской мелюзгой. При таком подходе авторское сочувствие ощутимее авторской иронии. Так знакомые сюжеты оживают заново.
Короткий рассказ “Размазня” вырастает в серьезную зарисовку. У Чехова он написан от лица солидного состоятельного человека, получающего удовольствие от жестокого урока поучения, который он дает гувернантке его детей. Высчитывая из ее жалованья за неучтенные и приписываемые промахи почти всю сумму, он заставляет ее заплакать, а потом “великодушно” вручает ей полностью эти деньги. При этом он крайне доволен собой. Роль хозяина играет по-бытовому сочно А.Лившин. Но центром инсценировки становится не он с его самоуверенностью, а она – гувернантка, “размазня” с ее растерянностью в исполнении Аланы Кумалаговой. Бедствующая, беззащитная она стоит молча и глотает беззвучно слезы. Холодея от объявленных вычетов, она ощущает, как рухнули ее надежды, возможно, это покупка лекарства для кого-то из семьи, а может быть, приобретение целых башмаков к зиме, чтобы не промокали ноги… На сцене бедствующая прелестная молодая женщина с той душевной интеллигентностью и гордостью, что не позволят ей вскрика. Не умея за себя постоять, она сохраняет достоинство… У Чехова в конце рассказа по словам распекавшего гувернантку господина она “замерсикала”. В увиденной сценической версии образ героини не мельчился. А.Кумалагова наделила гувернантку чувством собственного достоинства, с каким она сначала выслушивала отказ, а затем принимала ей причитающееся и благодарила. Ее героиня оставалась собой и в неблагоприятных, и в благоприятных обстоятельствах. Но самое ценное, актриса сумела заставить зал пережить те ужасные мгновенья, что достались ее героине.
Выбранный для инсценировки рассказ представил на самом деле не размазню, и Чехов свое название дает, по сути его опровергая, а вымерший тип мягкой интеллигентной женщины. Ну кто бы сегодня позволил себя обидеть, но кто бы не сумел потребовать заработок?
Рассказ “Злоумышленник” играют неторопливо, исподволь раскрывая до какой степени перед нами не злоумышленник. И тут автор названию противопоставляет истинную сущность. По правде сказать, трудно найти в литературе более невинную душу, объявленную преступной. И недаром этот рассказ так высоко оценил Л.Н. Толстой.
На сцене двое: судебный следователь – А.Лившин и Денис Григорьев- Э.Снитковский. Последний пойман с поличным – он отвинчивал гайку от рельсов.
Что этого делать нельзя, наш нелепо простодушный герой просто не понимает. Ведь отвинчиванием занимается дружно вся деревня, используя гайки как “грузило” при рыбной ловле.И если вся деревня не беспокоится о последствиях этого мелкого разбоя, о том, что в итоге поезда могут сойти с рельсов, то почему такое опасение может придти в голову бедного Дениса? Он по природе не злоумышленник. Он вообще не может ничего умыслить. Увы, попался он один. И на грозные вопросы следователя, не ведая, чем ему грозит вся ситуация, он обстоятельно рассказывает, как надо укреплять “грузило”, чтобы поймать рыбу. Деревенского дурня Э. Снитковский играет искренне, достоверно и как-то даже доказательно. Его бедолага сам на себя доносит, указывая на две другие гайки, возможно и не найденные при обыске дома. Чем дольше длится допрос, тем тяжелее смотреть на бедную жертву. Ведь тут явно “шьют” дело. Описываемый Чеховым казус, который может окончится небольшим тюремным сроком, открывает арку в сталинские времена, когда приписываемый проступок становился смертельной ловушкой… Ну, а пока Денису и в голову не приходит, что попав под колесо судебной машины, во имя спасения лучше бы помолчал… Как дитя малое этот персонаж выкладывает все, что влечет его арест. И даже тут он все еще не понимает, какая тюрьма, зачем в тюрьму, ему некогда, ему надо на ярмарку… Он же не крал, не дрался, за что? Диалог – поединок прозвучал на рокочущих грозных интонациях следователя, и тихих жалобных ответах подсудимого…
Оба кратких рассказа в инсценировках содержали драматические сценические мгновенья… Они были сформированы режиссурой из внимательного пристального уважительного вчитывания в чеховскую прозу. Так нас- зрителей подготовили к шутке в одном действии – как назвал Чехов пьесу “Медведь”.
Поставить и разыграть сегодня эту “шутку” – совсем непростое дело.И даже очень маститым режиссерам она не дается. Например, несколько лет назад режиссер Ю.Еремин, ставя “Медведя” на сцене бостонского Американского Репертуарного Театра, наполнил пространство спектакля пугающими мрачными химерами. Скажем, на сцену являлись семь вдов и семь кредиторов. Если носик пудрила одна вдова, то через минуту пуховка(как переходящее знамя) оказывалась в руках другой. Все персонажи были в трауре.Зрителя развлекали на похоронный лад.
В постановке И.Голяка сюжет един, и не множится. И смысл от этого, не затеняясь чрезмерными фантазиями, становится абсолютно доходчив. Молодая вдова – А.Кумалагова находится во власти ложной идеи. Она хочет доказать себе и всему свету (маленькому уезду), что навеки вечные будет верна памяти мужа. И сколько бы ее не уговаривал слуга Лука(Э.Снитковский) выйти из затворничества, она с упрямством, имеющим истоки в какой-нибудь романтической литературе, готова продолжать добровольное заточение. Хотя признает, что покойный супруг верностью не отличался… Вот тут и является в дом к никого не принимающей барыне кредитор, которому покойный супруг задолжал тысячу двести рублей по двум векселям. С этой завязки действие и начинает получать обороты. Алана Кумалагова играет свою вдовушку в облике пушкинской донны Анны – прекрасной и недоступной. Геннадий Раввин – Г.Смирнов на параллель с дон Жуаном явно не претендует. Хотя не забудем, слова в его монологе (“три раза я стрелялся на дуэли из-за женщин, двенадцать женщин я бросил, девять бросили меня”) могли бы дать обоснование для такой шутливой проекции… Но на сцене появляется персонаж, скорее напоминающий по поведению Ноздрева. Хотя при всей несимпатичной нахрапистости он простодушен и обаятелен. Ему нужны позарез деньги. Ей нужно предаваться скорби. Как результат столкновения двух таких противоположностей словесный поединок между ними проходит все фазы обвинений, когда она ему кричит: “медведь”, а он в ссоре, доводимой до абсурдной дуэли, кричит ей “К барьеру!”
Все помнят, что сцена заканчивается продолжительным поцелуем.
И атмосфера побеждающей жизни торжествует на сцене.
Очень вдумчиво, очень тонко И.Голяк проработал вязь слов, чувств и поступков персонажей. На сцене он появлялся ненадолго в облике писателя, держащего в руке гусиное перо. Именно с помощью этого “волшебного” пера он зажигал лампочку на сцене, обозначая начало спектакля. Ведь перо это и дало жизнь образам. И дальше он только наблюдал за действием, оставаясь в стороне. И, оказывается, не обязательны модные трюкачества. В Чехове можно найти самого Чехова.
Автор: Алла Цыбульская
Опубликовано в журнале “Контакт”